Деревенька моя с интересным названием Шерехово находится в Локнянском районе в двух километрах от станции Самолуково, и небольшая, но с быстрым течением и холодной, как из родника, водой речка Пузня была самым излюбленным мепстом не только шереховских ребятишек, но и детворы из соседних деревень Ледяхи, Пашкова, Невелехи и тех небольших деревушек, которые стояли на ее берегах.

 

Берет она свое начало в одном из красивейших мест Локнянского района Миритиницах и заканчивает свой путь, впадая в реку Локня. С утра и до вечера на ее берегах шум, гам и веселый хохот детворы и взрослых, мужиков и баб, которые, пропахшие потом и усталостью, побросав на берегу косы и грабли, скорее лезли в холодную и чистую воду.

 

Жизнь в деревне шла своим чередом, основным ее занятием и богатством была животноводческая ферма на 200 голов скота, телятники, амбары и большое гумно, где сушили лен, зерно, когда наступали холода, колхозники здесь мяли и трепали лен, который у нас рос в изобилии на заливных лугах.

 

Кругом вишневые и яблоневые сады, а недалеко возле деревни Ледяха начинается лес, который кормил людей грибами и ягодами, а также дарил им прекрасную древесину, из которой, как грибы после дождя, росли красивые, добротные дома по всей округе. И в каждой усадьбе росли ребятишки, мычали коровы, хрюкали свиньи, кудахтали куры, шла веселая деревенская жизнь, где было счастье, любовь и пахло испеченным хлебом и вкусными лепешками.

 

А когда приходили праздники, то в нашем Шерехове собирались гулянки, и молодежь лихо плясала и танцевала под гармошку, парни и девчата любили петь деревенские песни и частушки. И в каждом доме любили цветы. Их сажали в палисадниках, они росли дома в старых горшках и проржавевших кастрюлях и чугунках. Но еще больше их было на заливных лугах, когда спадала воды и земля покрывалась зеленой травой, перемешенной с цветами, здесь жужжали пчелы, собирая нектар, который потом превращался в душистый сладкий мед, который был на столе в каждом доме. И пели песни неугомонные птицы.

 

Но все сильнее этот запах нашего цветущего Локнянского края начал перебивать запах войны. Она уже шла по дорогам европейских стран и 22 июня 1941 года пришла на нашу Родину, заливая ее кровью и слезами нашего народа, тысячами смертей советских людей и павших в боях за Родину советских солдат. 22 июля 1941 года фашистские солдаты вступили на территорию Локнянского района со стороны Миритиницкого сельсовета, а через несколько дней на станцию Самолуково налетели немецкие бомбардировщики и сравняли ее с землей. Фашисты, в первую очередь, бомбили вокзалы.

 

В следующую ночь, на двух мотоциклах по три человека в каждом, немцы появились в нашей деревне ― это была их разведка. Вслед за разведкой на машинах и мотоциклах немцы ворвались в Шерехово и первое, что они начали делать, это ловить кур и отбирать куриные яйца. Врывались в дома и выгоняли жителей на улицу, а сами по 6-7 человек стали заселять эти дома.

 

Жители деревни после их прихода ютились с детьми где придется: в банях, сараях, многие жили просто на улице. В поселке Самолуково жил весь офицерский состав, здесь же находился их штаб. Колхозная ферма, где колхозники доили коров и сами делали для государства прекрасное сливочное масло, была полностью уничтожена и пошла на нужды немецкой армии.

 

Молодежь начали гонять на рытье окопов, блиндажей и траншей, которые со всех сторон окружили деревню.

 

Но фашистам не было покоя ни днем, ни ночью. Весь народ встал на защиту своей Родины. В лесу за деревней Ледяха стояли партизаны, которые постоянно нападали на немецкие гарнизоны, шли постоянные бои, стрельба и разрывы мин и снарядов.

 

В деревне Ледяха партизанами была уничтожена группа полицейских, изменников Родины. На их похороны в поселок Самолуково фашисты согнали всех жителей поселка и, как героев, похоронили со всеми воинскими почестями.

 

Озлобленные на партизан, фашисты начали вымещать свою ненависть на мирных жителях. За связь с партизанами была полностью сожжена деревня Калехово: один фашист обливал дома бензином, другой поджигал. На деревню Еськино налетели немецкие бомбардировщики и сравняли ее с землей. Лишь некоторым жителям удалось спастись. Утопающая в садах деревня перестала существовать.

 

В лесной глуши, где распевают свои песни соловьи, были две прекрасные деревни ― Меденики и Максимиха, край живописной русской природы ― стройные ели, вековые липы и белоствольные березы. Лес окружал эти деревни со всех сторон.

 

12 мая 1942 года сюда ворвался немецкий карательный отряд. Избивая женщин и детей, а также стариков прикладами автоматов, фашисты согнали их на колхозное гумно и сожгли всех, заперев двери и окна. Единицы остались живыми, остальные погибли в огне. Везде, где появлялись фашисты, смерть, пожары, издевательства и слезы советских людей. Из своих нор вылезли те, кто с первых дней войны предал свою Родину и пошел на службу к фашистам.

 

В деревне Шерехово славился своей жестокостью Николай Лащеткин. Он участвовал в расстреле партизан, всячески прислуживал фашистам. А в деревне Ледяха зверствовал полицай Виктор Михайлов, он ходил по дворам, расстреливал собак, пугал народ, всячески издевался над людьми и особенно над молодыми девчатами.

 

Позже, отступая под напором советских войск, освобождавших нашу и другие деревни, немцы не стали брать их с собой, они не любили предателей. Вскоре те были схвачены и предстали перед судом народа. А тогда, в 42-м, одном из домов деревни жители собрались на сходку, завесили окна одеялами, наглухо закрыли двери. Первым выступил Василий Смирнов. Он сказал, что немцев скоро разобьют и победа все равно будет за нами. Минут через сорок после сходки он был схвачен фашистами и больше его никто не видел, а имя человека, предавшего его, так и осталось неизвестным.

 

На следующий день оккупанты схватили его мать и беременную жену, надругались над женщинами, а потом в кустарнике, недалеко от деревни, расстреляли. Весной, когда растаял снег, местные жители нашли их труппы. Фашисты долго не давали их хоронить, а, если кто-то приближался к ним, начинали стрелять из автоматов. В 1942 году начались сильные бои, и немцы вывезли нас в деревню Глухово, где также стоял их гарнизон. Вывезли из нашей деревни всех, а дома разобрали на блиндажи и переправу через речку Пузня. Остался нетронутым только дом старосты, стоявший на краю деревни. И никто из жителей тогда не знал, для чего нас отправили в другую деревню.

 

В марте 1943 года фашисты стали врываться в дома и выгонять всех на улицу. Люди не успели даже взять с собой документы и необходимые вещи, и лишь кое-что ― из еды. Фашисты всех построили и под конвоем погнали в вагоны. Детский плач, рыдание матерей и крики конвойных с собаками. Тех, кто отставал, били прикладами и ногами, не разбирая, кто попадал им под руку ― женщина, ребенок или старик.

 

Есть в Локнянском районе небольшая деревушка Голенищево, которая расположена рядом с железной дорогой. Днем и ночью здесь гудят тепловозы, идут на Петербург и обратно товарные и пассажирские составы. Недалеко находится погост Заклюка, где до сих пор сохранилась полуразрушенная старая церковь и деревенское кладбище с могучими соснами и кустами сирени, которая растет здесь в изобилии. Рядом с деревней Голенищево есть железнодорожный переезд, к которому фашисты подгоняли товарный составы и, до отказа набив холодные, грязные вагоны голодными, измученными людьми, везли их в Германию, Австрию, прибалтийские республики и другие страны, которым нужна была бесплатная рабочая сила, чтобы кормить и вооружать армию. Вагоны были заполнены людьми, как селедкой в бочке, негде было поставить ногу, везде слышался громкий плач детей и проклятия взрослых в адрес фашистов. А туалет вообще отсутствовал, фашисты хотели наш народ прекратить в скот. Но люди и здесь помогали друг другу всем, чем могли.

 

Вот на этом перегоне, на этом переезде, подгоняемых прикладами под лай собак и крики немецких солдат, нас и погрузили в вагоны. Везли в трех вагонах, в которых когда-то стояли лошади, а остальные вагоны немцы загрузили военным имуществом, пушками и танками. Состав охранялся солдатами с крупнокалиберными пулеметами и многочисленными автоматчиками.

 

Где-то за Псковом эшелон наскочил на партизанские мины, почти одновременно прогремели два взрыва. Паровоз чудом проскочил, а первые три вагона сошли с рельсов, и сразу же раздались выстрелы: по вагонам защелкали партизанские пули. Несколько человек, открыв двери, начали кричать партизанам: «Не стреляйте, мы своим, русские!». И партизаны, увидев в дверях женщин и детей, прекратили огонь и скрылись с кустарниках, которые росли по обе стороны железной дороги.

 

Заговорили немецкие автоматы и пулеметы, но партизан уже и след простыл. Несколько часов простояли люди, дрожа от страха и одновременно радуясь тому, что остались живы, а немцы тем временем ремонтировали железную дорогу. Мы не знали, куда нас везут, что нас ждет впереди, и каждый молил Бога, чтобы скорей кончился этот ад, эти муки и страдания, выпавшие на нашу долю. Плач детей, голод, окоченевшее от холода тело и отекшие от долгого стояния ноги...И страшнейшая усталость от долгого напряжения и бессонницы, как у взрослых, так и у детей.

 

Наконец поезд лязгнул буферами, остановился, и немецкие солдаты, раздавая налево и направо удары кулаками и прикладами, выгнали нас из вагонов и загнали в полуразрушенное здание вокзала без окон и дверей, местами вместо крыши виднелось голубое небо. Это был результат бомбежки наших самолетов.

 

Холодный ветер свободно гулял по территории, пронизывая до костей измученных, исхудавших людей. И лишь через несколько дней немцы на лошади привезли нам нам воз сырой, вперемешку со снегом, ржаной соломы. На следующий день мы узнали, где находились, прочитав на фасаде вокзала надпись: «Станция Утена». Это была Литва.

 

Постоянный голод мучил всех, а те немногие продукты, что успели прихватить из дома, давно закончились, и немцы разрешили нашей и другим семьям ходить по городу и просить милостыню. Многие литовцы ненавидели русских и прогоняли нас, даже не разрешая войти во двор. Один наш вид пугал их ― грязные, голодные, оборванные. Но были и такие, которые, жалея нас, делились хлебом, картофелем и другими продуктами. Так продолжалось долгое время.

 

В один из дней к нашему лагерю начали подъезжать подводы на лошадях. Это приехали из деревень и хуторов хозяева и начали вместе с немецкими солдатами отбирать людей для работы в сельском хозяйстве. Так наша семья оказалась в деревне Савьяны Утенского района.

 

В наше распоряжение на шесть человек хозяин выделил старую, полусгнившую баню, которая находилась в лесу, недалеко от главной трассы, по которой днем и ночью передвигались немецкие войска. Старший брат Михаил был в работниках в соседнем хуторе, а средний ― Николай ― пас коров.

 

Мать от зари до зари работала на усадьбе нашего хозяина, чтобы прокормить семью. Возле трассы шли постоянные бои с партизанами, которые нападали на немецкие колонны, уничтожали их технику и личный состав.

 

В январе 1943 года стояли сильные рождественские морозы. Белый иней покрыл все деревья в лесу, из которого в нашу баню пришла группа партизан, голодных, обмороженных, с белыми заиндевевшими бородами. Они обогрелись, и мать поделилась с ними своими скудными запасами продуктов. Потом они часто наведывались к нам, и, по воспоминаниям моей матери, это были прекрасные люди нашей Родины, которые, испытывая невероятные трудности военного лихолетья, воевали, не жалея своих сил и жизней, за свой народ, свою страну.

 

Потом нас перевели в старую заброшенную школу, где мы жили до полного освобождения. Фашистам и их приспешникам приходил конец. Приближалась Красная Армия, мы все отчетливее слышали артиллерийскую канонаду, а по трассе спешно отступала, считавшая себя непобедимой, гитлеровская армия. Вся дорога была забита немецкой техникой ― танками, машинами, орудиями ― и пехотой. Почти трое суток отступали фашисты, а потом наступила тишина, и казалась, что на этой земле нет никакой войны.

 

На второй день затишья, в 8 часов утра, там, где были наши, мы увидели две ракеты, и вскоре возле деревни на двух красного цвета лошадях появились два всадника в красноармейской форме. Это была наша разведка. Они спросили, нет ли здесь немцев, и когда им ответили, что немцы ушли, развернули лошадей и рысью поскакали в расположение своей части. И вот на трассе появились наши войска, в которых было очень много девушек в военной форме.

 

В нашей деревне солдаты остановились на отдых, здесь же стояла их полевая кухня, и повар угощал радостную детвору перловой кашей. Все мы были на «седьмом небе» от счастья, когда увидели усталых, запыленных наших солдат в пропахших от пота гимнастерках, и сразу поняли, что мы скоро будем на Родине. В нескольких километрах от нас фашисты успели хорошо закрепиться, и когда наши настигли их, начался жесточайший бой, который продолжался более трех суток. Взрывы снарядов и мин, пулеметная и автоматная трескотня, крики и ругань ― все это мы отчетливо слышали, боясь, что немцы снова займут деревню, но наши, неся большие потери, погнали фашистов дальше, устилая поля и дороги их трупами.

 

Бои прекратились, и через две недели мы добрались до станции Утена, где просидели на вокзале более трех суток, так как поезда ходили очень редко. Многие солдаты, которые находились на вокзале, участвовали в боях за Великие Луки и рассказали нам, что город весь разрушен, и от него остались одни развалины.

 

Наконец нас погрузили в воинский эшелон и повезли на Родину. Страшная картина предстала перед нашими глазами. Кругом все разбито, взорванные паровозы и вагоны, скрюченные взрывами рельсы, порванные провода, разрушенные города и деревни, и почти на каждой станции ― груды щебня и битого кирпича на тех местах, где когда-то были железнодорожные вокзалы. Проехали Псков, лежащий в руинах, и, наконец, - Великие Луки. Всего не опишешь, что мы увидели. Город был полностью разрушен, и только наспех сколоченные землянки, из труб которых вился дымок, говорили о том, что здесь живут люди. И по всем дорогам, где нас везли, - солдатские могилы со звездочками на памятниках, немецкие кладбища с березовыми крестами и надетыми на них касками.

 

От Великих Лук до Самолукова примерно 50 километров. Опять помогли наши солдаты, они привезли нас попутно в Самолуково, и вот мы на родной земле. Пришли в свою деревню Шерехово. Ее не было. Кругом заросшие бурьяном и крапивой поля и огороды, иссеченные осколками мин и снарядов, и пробитые пулями яблони и деревья. И мертвая тишина. Не слышно лая собак, мычания коров, крика озорных деревенских мальчишек. Фашистские убийцы сделали свое подлое дело.

 

На нашей усадьбе в воронке от бомбы лежали полуистлевшие трупы немецких солдат, а недалеко от дома мы увидели скромную могилу нашего воина. И, израненная осколками и пулями, назло всем смертям, сохранилась старая яблоня, возле которой валялась разорванная нашим танковым снарядом немецкая кухня, а рядом с оторванным взрывом колесом лежал истлевший труп фашиста, по-видимому, повара. Вокруг всей деревни ― траншеи, блиндажи, окопы и большие круги колючей проволоки. Из этой проволоки вся деревня делала заботы. А для нас, ребятишек, она была злейшим врагом, когда прокалывала своими ржавыми колючками пятки и подошвы наших босых ног. Мы кричали и плакали от боли, которая продолжалась не одну неделю, и на одной ноге ковыляли по деревне.

 

Первое время жили в наскоро сделанных землянках, чудом уцелевших банях. А страшный голод мучил людей почти до 1949 года. Из 25 мужиков, взятых на войну, в деревню вернулись семь, в том числе братья Емельяновы ― Николай и Степан. Николай вернулся с войны на костылях ― фашист очередью из автомата во время боя прострелил ему обе ноги ниже колен. Он был нашим первым после войны председателем колхоза, любил землю, любил порядок и справедливость, и очень часто его, большого, опирающегося на костыли, можно было увидеть на полях, где шла посевная или уборка урожая.

 

Под Сталинградом на станции Ягодная в госпитале от ран скончался наш сосед, механик-водитель танка Т-34 Василий Иванов. Их дом стоял рядом с нашим у самой речки Пузня. Четверых сыновей отправил на фронт Иван Богданов ― Андрея, Василия, Ивана и Михаила. Вернулся с войны только один Михаил. Три войны прошел Григорий Макаров ― финскую, Великую Отечественную и войну с Японией. Домой он вернулся несколько раз контуженным, с многими ранениями. Не вернулся с войны и мой отец, который погиб в плену у немцев в поселке Локня.

 

С каждым годом жить становилось лучше, возрождались скотные дворы, нечеловеческими усилиями, на быках, коровах или женщинах, впрягшихся в плуг, разрабатывались поля. Наши милые родные женщины, сколько трудностей в те годы выпало на вашу долю. Это вы, обливаясь слезами, провожали на фронт своих лучших сыновей и дочерей, а потом, стоя на коленях перед иконами, молили Бога, чтобы они вернулись живыми. Это вы, когда почтальон трясущейся рукой протягивал вам похоронку, читали в ней короткие строки: «Погиб смертью храбрых в боях за Родину», - и потом падали в подушку, обливаясь слезами, и старались плакать так, чтобы ваши слезы не видели дети, и эта рана не зажила в вашем сердце до конца вашей жизни. Вы шли в атаку рядом с мужчинами, рискуя своей жизнью, на поле боя вы перевязывали раны нашим солдата, это вы отдавали последний кусок хлеба и последние капли молока из груди своим детям, когда фашисты везли вас в концлагеря. Это вы, вместе с подростками, делали для фронта орудие и боеприпасы, снабжали одеждой и всем необходимым солдат, защищавших Родину. На ваши плечи выпало тяжкое бремя восстановления народного хозяйства в трудные послевоенные годы.

 

Но война еще долго давала о себе знать. Бывшие окопы, блиндажи, траншеи, поля и леса, где шли бои, были напичканы разным оружием и боеприпасами. Сколько ребятишек после войны остались инвалидами или погибли от разорвавшихся снарядов и мин. Сколько подрывалось тракторов, коров и лошадей и других животных!

 

Я помню конец мая одного из послевоенных лет. Мы с матерью идем берегом речки Пузня в соседнюю деревню Невелеха, по утопающим в зелени и цветах лугам. И везде пение птиц, в кустах ― треск соловья, а высоко в небе выводят свои мелодии жаворонки. И вдруг, примерно в полукилометре от нас, раздался страшный взрыв, и земля задрожала у нас под ногами, а в небо поднялся стол черного дыма. Когда мы подошли к тому месту, то увидели ужасную картину: на проселочной дороге стоял подорвавшийся на противотанковой мине гусеничный трактор «НАТИ». Примерно в десяти метрах валялся отброшенный взрывом радиатор; левая гусеница, сорванная взрывом, широкой лентой расползлась по земле. В кабине трактора лежала убитая взрывной волной совсем юная девушка-трактористка в промасленной одежде. Казалось, что она спит. Рядом с плугом на зеленой траве стонал от боли контуженный приецпщик, а возле трактора уже начал собираться народ. Погибшей девушкой была Нюра Смирнова из деревни Терехово, а прицепщиком ― Петр Баранов из деревни Щенайлово. Нюру похоронили на деревенском кладбище в деревне Прискуха, на том месте, где росли молодые, белоснежные березки, украсив могилу цветами. А прицепщик, чудом оставшийся в живых, после долгого лечения служил в армии, а потом работал в колхозе.

 

Приехавшие на место взрыва саперы метрах в пяти от подорвавшегося трактора нашли вторую противотанковую мину. И еще долго на этой проселочной деревенской дороге зияли воронки, наполненные ржавой водой, напоминая людям о той трагедии, которая здесь произошли. Нюру любили в деревне, в МТС и во всем колхозе, где она работала, ее многие помнят до сих пор.

 

Расстроенные увиденным, мы пришли в деревню Невелеха, она стояла на самом берегу речки Пузня на конце бывшего немецкого аэродрома. Отсюда немецкие самолеты летали бомбить наши войска и мирное население. Здесь шли очень сильные бои, и поля, и сам аэродром были усеяны трупами наших и немецких солдат.

 

В этой деревне жила подруга моей матери. И здесь был такой же пейзаж, как в нашем Шерехове: заросшие огороды, поломанные и иссеченные осколками мин и снарядов яблони и вишни и сколоченные из чего попало, которые ржаной соломой, небольшие избенки, которые трудно было назвать человеческим жильем.

 

Мы зашли в закоптелую маленькую избенку. Посреди ― сложенная из кирпича буржуйка с трубой из куска ствола разорванной взрывом артиллерийской пушки, а котлом для приготовления пищи служила часть разрезанной немецкой бочки из-под бензина. Вокруг буржуйки сидели трое чумазых, голопузых ребятишек, старшему из которых не было и шести лет. Короткие самодельные рубашонки даже не закрывали их маленькие, кругленькие попки, а ножки, потрескавшиеся от воды и солнца, по-видимому, не знали, что такое обувь. Они голодными глазенками посмотрели на нас с матерью и уставились на пустой котелок. Совсем молодая женщина, вдова погибшего за Родину солдата, о чем-то долго говорила с моей матерью, и потом они долго плакали. Рано поседевшие длинные волосы часто ускользали из-под старого, полинявшего платка, и она постоянно поправляла их своей загорелой, натруженной тяжелой работой рукой. Ее русское лицо, несмотря на выпавшие испытания, оставалось по прежнему красивым. Она принесла охапку перемешенной с лебедой крапивы и бросила в кипящую в котле воду, и когда варево было готово, она наполнили им несколько солдатских котелков, найденных на поле боя, и подала их детям.

 

Если бы наши современные дети увидели эту картину! Этих детишек, с жадностью поедавших варево, их бегающие голодные глазенки. Они кушали без хлеба и соли. Да и знали ли они тогда, что такое хлеб? Вряд ли.

 

Это были «сникерсы» и шоколадные конфеты послевоенного времени, все в одном первом блюде. Мы с матерью вышли из домика и берегом речки пошли домой. Пузня, как всегда, несла свои воды, сверкая на солнце чистотой, и была похожа на светлые души наших солдат, отдавших свои жизни за Родину и погибших на этой локнянской земле.

 

9 мая 2009 года. Улицы Великих Лук запружены народом. После демонстрации и митингов на братском кладбище и у Вечного огня я на своем стареньком «Москвиче» еду в Локню. По дороге в населенных пунктах ― аккуратно убранные братские могилы и везде венки и цветы. Это глубокая дань уважения наших людей к воинам, погибшим за Родину. Проехал Башово, где после войны я ходил в школу. Слева от дороги одиноко стоит деревянное красное здание, построенное еще до войны. Во время войны здесь был немецкий госпиталь, а после ― школа, в которой я учился. Сейчас здесь мастерские Башовской средней школы. Вот и Локня.

 

Широкая лента ленинградского шоссе разрезает ее пополам, на станции слышен шум проходящего поезда, и везде красивые благоустроенные дома. Я нашел пожилую женщину, которая в годы войны жила в этом поселке. Она показала мне место, где находился лагерь для советских военнопленных. Окраина Локни. Здесь сейчас какая-то организация, аккуратно сложенные штабеля березового леса, рядом бензоколонка. И небольшая братская могила с металлической оградкой и скромным памятником. И ни одной надписи, ни одной фамилии погибших. Даже неизвестно, что здесь было.

 

Рядом с братской могилой в годы войны находился длинный барак, продуваемый всеми ветрами, без окон и дверей. Военнопленные, в том числе и мой отец, голодные, обмороженные, спали прямо на сырой мерзлой земле, а умерших хоронили там, где сейчас братская могила. Однажды мать, приехав в Локню из Самолукова на лошади, пыталась передать пленным узелок с продуктами. Фашистский часовой подбежал к ней и начал избивать прикладом автомата. Избитая и обиженная, она едва доехала до дома и долгое время не могла встать на ноги. Поправившись, она снова приехала в лагерь, и немецкий комендант, сжалившись над ней, разрешил взять отца из лагеря домой. Немецкие солдаты вынесли отца из барака и выбросили на снег. В нем еще теплилась жизнь, но смерть брала свое. Обмороженное, исхудавшее до такой степени, что видны были кости, тело мать погрузила на сани и поехала в Самолуково. По дороге домой, прямо в санях, отец умер, и последней в его жизни мягкой постелью было душистое луговое сено, перемешанное со снегом и слезами моей рыдающей матери, на руках у которой оставалось семеро несовершеннолетних детей. А кругом бушевало пламя войны.

 

Я и две мои сестры долго стояли на том месте, где был барак, и у братской могилы. Сразу за могилой начинались поля и перелески, уже зеленеющие после зимней спячки. В Локне, когда-то уставшей и измученной войной, шла спокойная мирная жизнь.

 

Наша семья состояла из девяти человек: две девочки и пять мальчишек ― это была самая большая в деревне Шерехово семья. Все члены нашей семьи прошли через немецкие лагеря, испытав на себе, что это такое, через голод, холод и страшные унижения, учиненные фашистами на нашей земле. Сейчас нас в живых осталось только трое.

 

В погосте Заклюка, недалеко от того места, где фашисты грузили нас в эшелоны, на деревенском кладбище похоронены мои мать и отец, два старших брата ― Василий и Михаил. В Крыму в городе Бахчисарае умерли братья Николай и Анатолий, там же они и похоронены. В поселке Самолуково Локнянского района живет старшая сестра Антонина и младшая Евгения ― мы с ней двойняшки.

 

А что же стало с нашей деревней Шерехово? Когда-то цветущая и на всю округу несшая славу самых красивых девчат, она, как и многие другие деревни, постепенно умирала. Покосившиеся набок, полуразрушенные, одиноко стоят осиротевшие дома, заросшие травой и кустарником огороды, а там, где когда-то был животноводческий комплекс, - заросли крапивы. И единственная хозяйка в деревне ― Евгения Комарычева со своей семьей, племянница Героя Советского Союза танкиста Георгия Поликарповича Комарычева, который совсем недавно ушел из жизни. А старые сады, посаженные сразу после войны, дарят прекрасные яблоки, сливы, груши, которые, созрев, падают на землю, никому не нужные, и постепенно гниют в густой зеленой траве.

 

На месте нашего дома остался целым лишь фундамент, сделанный из бетонных блоков, взятых с разобранного немецкого дома. Большая старая груша, которую я сажал маленький и больной, тянет свои старые ветви к небу, а весной, когда она покрывается белыми цветами, все любуются ее красотой. И каждый год цветут старые яблони, когда-то посаженные братом Николаем. Везде мертвая тишина, лишь изредка нарушаемая проходящим в Самолукове поездом. Опустела поляна, на которой когда-то играли в лапту всей деревней и где собиралась молодежь из соседних деревень. Здесь в праздники пели и плясали.

 

Старый деревянный мост через речку заменили на современный, из железобетона. На этом месте останавливались после войны пионерские отряды на отдых, почти каждый день они шли в деревню Чернушки поклониться могиле Героя Советского Союза Александра Матросова, он погиб недалеко от нашей деревни.

 

В 1958 году я приехал в Великие Луки и после окончания строительного училища работал на восстановлении города в 86-м стройуправлении, а в 1961 году был призван в ряды Советской Армии. С детских лет я мечтал стать танкистом, но попал на службу в одну из ракетных частей. Это было время, когда наша армия перевооружалась с простых артиллерийских частей на ракетные. Службу по охране Родины несли дети войны, в основном, бывшие малолетние узники, а командирами были ветераны войны. Мы изучали новое грозное боевое оружие, которое тогда поступало в наш полк. Постоянно тренировались и занимались в классе и на полигоне, много физически трудились. После занятий мы снимали с себя гимнастерки и выкручивали их, как после стирки, от соленого пота. В этом полку служили физически отлично развитые парни, глубоко преданные своей Родине, своему народу.

 

На втором году службы наш дивизион проводил боевые стрельбы на полигоне Капустин Яр в Казахстане. Мы видели запуски космических ракет, неудавшиеся старты, когда ракета, сойдя со старта, рвалась на куски, поднимая в степи облака пыли и клубы дыма. И как мы радовались, когда ракета, благополучно стартовав, с шумом и грохотом уходила в голубое казахское небо и поражала условного противника. Жара была 40-45 градусов. И кучи всяких тварей: гадюки, скорпионы, фаланги, которые часто заползали в наши палатки. И ежедневно, с утра до вечера, практические занятия. Наконец наступил день запуска, ракета медленно сошла с установки и, постепенно набирая скорость, легла на курс и вскоре скрылась в небе.

 

Какова была наша радость, когда по рации передали: ракеты поразила условного противника ― оценка дивизиону «отлично». Я хорошо помню пропахших соленым потом наших офицеров и солдат, их счастливые, радостные лица, смех, шутки и веселое улыбающееся лицо нашего «бати» - так почти все солдаты звали нашего командира полка. Мы с честью выполнили боевую задачу, поставленную нам Родиной, которую мы, дети, родившиеся в войну, охраняли с мирное время.

 

По приезде в родной полк многим офицерам за выполнение боевой задачи были повышены воинские звания, вручены ценные подарки, а многие солдаты получили отпуска на родину. Перед запуском ракеты комиссия принимала у нас зачеты по боевой подготовке. Я все сдал на «отлично», и мне объявили 10 суток отпуска с поездкой на родину.

 

Тихой августовской ночью самолет доставил меня в Великие Луки, где я не был два года, а через год я совсем вернулся в этот прекрасный город, где прошли лучшие годы моей молодости.

 

После трех лет службы в армии я снова пришел на стройку в то же 86-е стройуправление, где проработал более 20 лет. Мы строили заводы и фабрики, но в основном занимались строительством жэилых домов в городе и Великолукском районе.

 

Мы построили прекрасный город на реке Ловать, которым восхищаются не только сами великолучане, но и те, кто приезжает к нам в качестве гостя. Многие из тех, кто восстанавливал город, ушли из жизни. Это были, в основном, участники войны, труженики тыла и малолетние узники немецких лагерей, люди, прошедшие через ад войны и подорвавшие на ней свое здоровье.

 

Город, который мы построили, по праву носит звание «Город вонской славы». Он заслужил это звание тяжелыми оборонительными и наступательными боями в годы войны, солдатским потом и кровью погибших за него советских воинов и мирных жителей, а также тех великолучан, которые восстановили его в послевоенный период, кто трудился на его заводах и фабриках, умножая мощь не только нашего города, но и всей нашей великой Родины.

 

Есть в Великих Луках небольшая улица Пионерская. Круглый год она утопает в цветах. Здесь разрешена их продажа, и когда идешь по ней, кажется, что попадаешь в рай. Напротив кинотеатра «Спутник» стоит небольшой двухэтажный домик, в котором расположен Великолукский городской совет ветеранов войны и труда, а также совет малолетних узников немецких лагерей. В Великолукской организации малолетних узников насчитывается 812 человек. Нашей организации недавно исполнилось 15 лет, 17 человек выбраны в ее совет, членом совета являюсь и я. Возглавляет совет простая, скромная женщина Валентина Васильевна Смирнова. Ее кабинет всегда полон народа, к ней на прием с разными вопросами приходят бывшие узники, и каждому она старается помочь, чем может. Вместе с ней мы участвуем во всех городских мероприятиях, посвященных периоду Великой Отечественной войны, и самым священным местом для нас является братское кладбище, где рядом с памятником погибшим воинам установлен памятник с надписью: «Детям войны ― жертвам фашистского геноцида. 1941-1945 гг.». А рядом с этим памятником ровные, цветах, могилы павших за Родину. Одни убивали нас, морили холодом и голодом, другие отдавали за нас свои жизни, прикрывая нас своими телами, отдавали нам последний замерзший на морозе сухарь, делились своими скудными солдатскими запасами.

 

Мы, дети войны, всегда помним об этом, помним этих людей, благодаря которым мы живем на этой прекрасной русской земле, дышим ее воздухом, любуемся нашими цветущими полями, озерами и лесами. Они никогда не придут в наш дом, не сядут с нами за один стол. Их домом стали братские могилы от Сталинграда до Берлина.

 

Вечная память и огромная благодарность им от нас, детей, прошедших через ад войны, и от всего нашего народа.

 

В.Кузменков, бывший малолетний узник немецких лагерей.